– Это жиличка тети Наташи, точно вам говорю!
– А где тети Наташин дом?
– Там, от рогатки направо, возле больницы; только нет ее сейчас.
Подошел Кристи.
– А когда будет?
– Эээ… ну, наверное, в понедельник – она к дочке уехала на праздники. А зачем вам ее жиличка-то?
– Мой друг хочет на ней жениться, а предложение сделать не успел, понимаете? Так что скоро на свадьбе гулять будем!
Кругом загудели – кто одобрительно, кто сочувственно. Кристи еще минуту поговорил с местными о завтрашнем празднике, и мы поехали назад.
24. то есть выстроенного из кирпичей, изготовленных из смеси глины, навоза и соломы
25. обращение к тетке или крестной матери
26. просторечное название Воздвиженья, буквально – День Креста
27. Миниатюрный кирпичный замок-башня, выстроенный в тридцати метрах от дворца Манук-бея. На данный момент территории Охотничего замка и Дворца разделены
Дядя Миша уже вернулся, и мы сели обедать – неторопливо, с кувшинами вина и компота и горой тарелок, заполненных самой разной едой. Тут, кажется по-другому и не умеют, во всяком случае, в выходные.
– Нану, а скажи, это правда, что под домом Манук-бея есть подземные ходы?
– Еще бы неправда! Вон сосед докопался до одного, устроил себе там погреб. Да не только он один, многие так делают.
– Сколько ж этих ходов тогда?
– Да кто их считал? Раньше приезжали из Кишинева, ходили, что-то искали, записывали, с приборами возились, а потом все заглохло.
– А люди что говорят?
– Да люди тебе наболтают – слушай побольше. Но вот дед мой рассказывал, что ходы эти идут прямо к Пруту28, потому Манук-беи здесь и построились – ходы эти были давно, просто про них помалкивали. А если говорили, то так – ребят пугать. А Манук-бей, домнул Эмануил, был большой человек – он, видно, знал все в точности, вот и выбрал это место для своего дома. Но когда его убили…
– Вроде же он сам умер?
– Да это так, для народа придумали – а на самом деле убили его. Турки эти, у которых он служил, и отравили. А врача подкупили, и он сказал, что домнул Эммануил от сердца, мол, скончался, когда в коляске сидел, а лошади сбесились и побежали.
– Ну а что с ходами? Кто-то то прошел по ним хоть сто метров?
– Не знаю я, Кристинел. Если бы я прошел – сказал бы. А кто-то, может, прошел – и ни полслова. Люди-то разные. Но когда я малой был, то, помню, мы все хотели по ним полазить, а не получалось – если найдешь как влезть, несколько метров пройдешь, и все, стена. Не знаю, может это не стена, а оползень – сколько землетрясений с тех пор было – и можно было бы прорыть проход и дальше двигаться, но тогда мы говорили, что это Каменные Ворота: кто знает волшебное слово, тому откроются, а без слова – хоть сто лопат сломай, не пройдешь. Ну, детьми были, что ты хочешь? А потом стало не до этого…
– Давай тогда за волшебное слово, дядя Миша! И ты, Марик, поднимай, что сидишь – стакан полный!
Не успели мы доесть и допить, как позвонила мама. Кристи выхватил у меня трубку, чтобы рявкнуть туда «здрасьтетьмаш» и торопливо скрылся в недрах дома. А я вышел на улицу, обреченно опустился на лавочку и принялся отвечать где я, с кем, как себя чувствую и почему так долго. Мама женщина проницательная, к тому же тысячу лет проработала в газете, так что прекрасно знала, что я уже давно мог быть в Москве
– Нет, ну все-таки что вы там делаете? – в десятый раз спросила она.
– Ищем мою невесту, – раздраженно брякнул я. И прикусил язык, внутренне съежившись. Сейчас начнется…
Но мама отреагировала совершенно неадекватно:
– А, ну тогда ладно. Смотри там, много не пей, особенно на ночь.
Гениально, подумал я. Буду пить с утра. И мы, наконец, распрощались.
Пока я беседовал с дорогой мамочкой, Кристи развлекался на всю катушку. У него удивительная способность превращать в полномасштабное развлечение абсолютно все на свете – уверен, он умудрится сделать шоу даже из собственных похорон. А сейчас, на деревенском ковре в комнате, которую отвела нам крестная, Кристи устроил презентационную доску нашего расследования. Материалы дела – фотографию Ляли и все остальное – он пришпилил швейными булавками прямо поверх красно-розовых пионов, вытканных на черном фоне.
– Итак, – начал он в лучших традициях начальников убойных отделов из телемыла, – что мы имеем на сегодняшний день: фотомонтаж – одна штука…
Я устроился на стуле у противоположной стены, но пионы очень отвлекали меня от того, что говорил Кристиан. Они были просто чудо в своем роде – последний раз я видел такие на крошечном коврике, покрывавшем стул смотрительницы читального зала университетской библиотеки. Мы с товарищем, голодные как волки, прорвались в почти уже закрытый буфет, купили заскорузлые пирожки с капустой, и они лежали у меня в сумке, источая потрясающий аромат. Но сессия была в разгаре, читалка уже закрывалась, а нам нужно было кровь из носу осилить до завтра
«Тартарена из Тараскона» и «Сердце-обличитель». А еще семинар по диалектологии, а у меня совершенно вылетело из головы, что нужно подготовить несколько словарных статей… стоп!
Словарных. Статей.
Я вгляделся в пионы.
Кристи заливался:
– … а также каляки-маляки на огрызке бумаги…
Точно! Этот огрызок вырван из словаря! Это какая-то энциклопедия – раз ери-яти, может быть, Брокгауза-Эфрона! И ведь там действительно написано про Хынчешты!
Я кинулся включать бук. Да, вот оно: «Ганчешты, местечко в Кишиневском уезде Бессарабской губернии, при речке Котельнике и в 30 верстах к юго-западу от Кишинева». Когылник речка называется, мысленно поправил я, – ну да ничего.