– Да бог с вами, тетя Дуся…
– Да, плохо, – решительно сказала она. – Так что еще один грех на мне, а ведь понедельник только. Ну что делать? Такая жизнь. Будет суббота, исповедуемся, помолимся, и снова начнем. Так ведь? Если виноват, должен мучиться – а как же еще?
– Ну, не мучиться, – мне было неловко.
– Нет, так нельзя. Вот, например, которые говорят, чтобы стариков и больных усыплять – они что себе думают? Человек, он же должен по порядку умирать, правда? Наделал дел – лежи, болей, плачь, кричи, пока не раскаешься, пока не смиришься. А когда Бог решит, что хватит с тебя, тогда он тебя и заберет. Он решит! А не мы.
– То есть мы совсем ничего решать не должны?
– Нет, ничего. Только одно решать – делать или не делать. А если уж сделал – пожалуйста, получи!
– А если просто подумал?
– Ну, тут, я считаю, все от человека зависит. Одни, например, больше в бога верят, другие – меньше, третьи совсем коммунисты, а вот соседкина дочка вообще за турка вышла.
– Это плохо?
– Да нет, почему – просто у каждого своя вера. Соседка вот говорит, что туркам сколько хочешь можно плохое думать – по религии можно. А нам – вроде как нельзя. Но еще больше нельзя забывать свое место. Смириться надо: какие мы есть, такие и есть. Грешим, что поделаешь. Вот и бывает, что думаем плохое.
– А вот если подумать «чтоб ты пропал»? Или вслух сказать – смерти кому-то пожелать? А он возьмет и умрет…
– Ну и что? Ты тут при чем? Если он сам умер – так это его бог прибрал, если убил кто-то – тот и виноват, а твое дело маленькое – исповедуйся батюшке, он задаст пятьдесят поклонов, десять «Отче наш»; еще свечку поставь потолще – и забудешь к понедельнику. В общем, Марик, пойду я, хорошо? Не обижаешься?
Я едва смог помотать головой. Только понедельник, а на мне уже столько грехов: я сотворил себе кумира по образу и подобию тети Дусю, да еще и по самые уши завяз в болоте самой черной на свете зависти. А если бы старина Фрейд услышал то, что тетя Дуся говорила-вообще удавился бы, несчастный.
Вернувшись к себе, я прочел ответ Станчу. В письме были уже знакомые мне цифры: 46°36'33" 28°71'37"
Да что ж такое, куда ни кинь – всюду клин, как говорит моя бабушка. Я раскашлялся от злости, а потом, с отвращением глотнув застывшего кофе, стал собираться: камера, фонарик, несколько листов бумаги, скотч. Что еще? Да ничего – диктофон, хоть и паршивенький, есть и в мобильном, ноут тащить – нет смысла. Веревки бы моток на всякий случай… мало ли что. Ладно, веревку куплю по дороге, а еще бутылку воды – тоже на всякий случай. И, значит, придется брать сумку. Так, вроде все. Нож, спички – то есть батарейки, – и физкультпривет юным следопытам.
Цирк – я поглядел на себя в мутное зеркало, – просто цирк.
Надо было дождаться темноты, и я, чтобы не терять времени, позвонил Алексу: утром, решив отдохнуть от теорий, навороченных вокруг раскопа в Рудь, я взялся читать про летаргию. И у меня созрел медицинский вопрос, ответить на который мог только профессионал.
Хорошо что Алекс был свободен: подкинул телефон «узких спецов», и замолвил им словечко за меня, так что через пятнадцать минут я уже разговаривал с местным светилом в области психиатрии.
– Конечно, могло быть и такое, – легко согласился он, – ее могло напугать и что-нибудь незначительное: выскочила собака неожиданно, и бах! – спровоцировала приступ.
– А вы могли бы в двух словах объяснить, какой механизм у этого «бах»?
– Парасимпатическая нервная система. Все дело в ней. В момент стресса именно она отвечает за то, чтобы человек мог успокоиться. Известны даже случаи – хотя, конечно, их не так много, – когда под действием гормонов, которые вырабатываются этой системой, человек умирает. То есть умирая от ужаса, он, грубо говоря, успокаивается навсегда.
– Но почему же все подряд не засыпают на каждом шагу? Стрессов-то, слава богу, хватает.
– Гены. Надо расспросить родственницу: если, допустим, у них в семье проблемы такого плана повторяются из поколения в поколение, то вот вам и объяснение. Хотя, конечно, опасность все-таки должна быть очень серьезная – если рассуждать в общем, – даже если наследственность оставляет желать. Но как я вам и сказал, теоретически можно предположить такую ситуацию: женщина уже находилась в состоянии стресса – неважно, какого рода,
– плюс генетическая предрасположенность, а фактор внезапности – та же собака – послужил спусковым крючком. Вы меня понимаете?
– Да, я все понял, Игорь Анатольевич, Понял, спасибо.
Из кухни донесся бодрый радиосигнал. Четыре. Нервы натянуты до предела, но еще слишком рано. Почитаю-ка что-нибудь завлекательное – да вот хоть про этого готичного Залмоксиса. Что он за птица такая: все про него так важно рассуждают, а я впервые услышал пять дней назад?
К моему стыду, про него, оказывается, писал еще Геродот:
«Я узнал от эллинов, проживающих в Геллеспонте и в Понте35, что этот Залмоксис, будучи обычным человеком, якобы жил в рабстве на Самосе у Пифагора, сына Мнесарха. Заслужив свободу, он нажил большое состояние и вернулся на родину. Фраки жили в страшной бедности и были необразованны. Залмоксис, знакомый с ионийским жизненным укладом и более утонченными нравами, чем во Фракии, к тому же проживший среди эллинов и, главное, рядом с самым мудрым человеком Эллады – Пифагором, решил построить особый дом, в котором он принимал и устраивал пиры для самых замечательных сограждан. Во время пиршеств он учил, что ни он, ни его гости, ни их потомки в будущем не умрут, а лишь переселяться в иное место, где, живя вечно, обретут все блага. Пока Залмоксис принимал гостей и увещевал их таким образом, он строил себе жилище под землей. Когда обитель была готова, Залмоксис исчез, спустившись в свои подземные покои, где и пробыл три года. Фраки очень сожалели о его исчезновении и оплакивали как мертвого. На четвертый год он появился среди сограждан, тем самым заставив их поверить в свое учение. Так рассказывают эту историю эллины. Я сам не подвергаю се сомнению, но и не верю полностью. Думаю, что этот Залмоксис жил задолго до Пифагора. Был ли он простым человеком или в самом деле богом готов – не ведаю, с тем и оставляю его в покое36».